Но кое-что я разобрала. Речь шла о судебном процессе. Лариса просила седовласого мужика изменить меру пресечения какому-то сидящему уже шестой месяц в «Крестах» Егорову.
Седовласый говорил, что сделать это будет непросто. Лариса отвечала, что в случае положительного решения вопроса ребята Егорова помогут седовласому в решении его финансовых проблем. В конце концов седовласый сказал: «Хорошо».
На этом запись заканчивалась.
Я подошла к стеллажу, на котором Соболин хранил свои папки с досье на бандитов и сотрудников правоохранительных органов. Алексей Егоров сидел в «Крестах» и подозревался в организации покушения на депутата ЗакСа и организации убийств еще двух человек.
Районный суд недавно отказал адвокатам Егорова, которые ходатайствовали об изменении меры пресечения своему подзащитному. Они просили выпустить его на свободу под подписку о невыезде. Теперь адвокаты обратились с кассационной жалобой в городской суд.
Фотографию седовласого я нашла в папке «Суд». Мужчина с кассеты оказался судьей Василием Яковлевичем Горячевым…
Неожиданно прозвучал телефонный звонок. Пошатываясь от выпитого, я дошла до телефона:
— Да…
— Владимира Александровича, — потребовал женский голос из трубки.
— Кто его спрашивает? — не менее наглым тоном спросила я.
— Лариса Смирнова.
Такого ответа я не ожидала. Возможно, будь я трезвой, я не повела бы себя так даже после просмотра кассет.
Однако в тот момент я не нашла ничего более оригинального, как, хмыкнув: «Передай привет Василию Яковлевичу», бросить трубку.
Потом я завалилась спать и проснулась лишь за полчаса до начала работы.
Около десяти на рабочем столе зазвонил телефон. В ответ на стандартные призывы откликнуться в трубке раздался незнакомый мужской голос.
— Соболина?
— Да.
— Через полтора часа в «Садко» на Невском. Надо поговорить, сука. Только не приди!… Я не только зеленый беретик надену, я ему башку сверну…
Отбой я расслышала с опозданием.
Про зеленый беретик я сегодня утром напоминала Антошкиной воспитательнице в яслях, чтобы на прогулку не забыла ему надеть, ушки продуть может…
Ватные руки положили трубку, ватные ноги подняли со стула. «За что? За что мне такое?» — спрашивала я себя, пока шла к кабинету мужа, — хотелось срочно поделиться.
Никого. В приемной перепуганная моим видом секретарша подтвердила, что Соболин пока не появлялся.
Стала лихорадочно набирать телефон заведующей садиком, чтобы выяснить, где сын. На десятом гудке трубку взяли.
Все оказалось в порядке, сын лепил из пластилина кота, который ходит по цепи крутом. Медсестра не поленилась и сходила проверить. Уже легче.
Периодически, сидя где-нибудь в гостях за дружеским столом, приходилось отвечать на вопросы: «А вам не угрожали, в вашем агентстве, наверное, такие материалы?», «А вы за ребенка не боитесь, сейчас иногда пишут о таких случаях?»
Всегда отшучивалась, потому что казалось, что невозможно это…
Переговорить бы с кем-нибудь, но не с бабой.
С сигаретой в дрожащих пальцах, со струящимися по щекам слезами, я стояла у окна в коридоре.
Надо бежать за сыном. Решено.
В этот момент за спиной раздались шаги Повзло. Чтобы понять, что со мной непорядок, ему хватило увидеть мою физиономию.
Выслушав мой сбивчивый рассказ, он стал усердно тереть лоб:
— Почему звонили тебе, ведь ты не только не светилась ни с кем, ты же… или нет?
Тихо сидела за компьютером, дежурила, — подтвердила я. — Слушай, я за Антошкой сейчас сбегаю, тут рядом…
— Нет, сиди. Вспоминай.
Плюхнулась без сопротивления в кресло, попробовала шевелить мозгами. Ничего не помню, ничего не знаю.
А потом вспомнила все, что произошло накануне вечером. Вспомнила и поняла, что звонок может быть связан только со Смирновой, точнее, с просмотренной накануне кассетой. Больше не с чем.
— Я пойду, — опять попыталась подняться я.
— Одну секунду, я уже… Алло, Андрей? Это Повзло. Срочно приезжай на работу… Что, совсем никак?… Здесь…
Тут мне пришло в голову, что я могу опоздать. Обнорский, конечно, поможет, но пока они болтают, с сыном может случиться все что угодно. Я выскочила из кабинета, на бегу вдевая в рукава непослушные, словно бревна, руки. Еще эта сумка… Вылетев на лестничную площадку, спотыкаюсь и, уже в полете, чувствую, что меня вдруг кто-то хватает за плечи.
Оказалось, это на работу спешил «бывший бандит» или — если короче — «ББ», так мы за глаза называли Витю Шаховского. Я попыталась освободиться, однако он, не отпуская меня, спокойно улыбнулся:
— Пойдем, поговорим.
— Я спешу.
— Подвезу, если надо.
Я уже залезала на заднее сиденье его «Нивы», когда в последний момент к машине подлетел Повзло. Поздоровавшись с ББ, он протянул мне платок и сам стал все объяснять Шаховскому. Еще не остывший автомобиль спокойно развернулся и, набрав скорость, вылетел на Садовую.
— Ясли-то напротив цирка, на углу Фонтанки? — словно не услышав ничего особенного, спокойно спросил Шаховский, одновременно набирая на мобильном номер.
— Михалыч, — сказал кому-то в телефон ББ, — ты на тачке? Можешь через три минуты быть на Фонтанке, напротив цирка?
В салоне было слышно, как некий Михалыч матерится.
— Ну лады. Встань напротив, не светись. Из машины выйди, но улицу не переходи… — ББ положил трубу.
— Все под контролем, — сообщил он мне, — Михалыч рядом, повезло… Он, кстати, опер… Тебя я высажу чуть раньше, сам подъеду прямо к входу. Ты идешь внутрь, берешь сына. Не торопясь, слышишь? Потом стоишь внутри и ждешь. Если что не так, не ори, сразу беги в группу или на кухню, в общем, к людям. Все поняла?